Сын Лесной Поляны
Слово о Григории Пинясове
О чём не подумал, – про то не расскажешь,
о чём не поплакал, – про то не споёшь.
Пословица
Сыном Лесной Поляны безвременно ушедшего друга называю и в прямом, и в образном смыслах. Он родился в селе, которое по-местному так и называется – Вирень Кужа. На картах, в атласах, административных бумагах – Мордовская Поляна, но исконное, народное название – Лесная Поляна. Это сейчас лес в некотором отдалении, а в былые времена начинался сразу за околицей. Много повалено на срубы, на дрова, на изгороди. Тут даже дома из века в век крыли тесом, щепой. Словом, дерево не только согревало, но и кормило: в роду Пинясовых были известные на всю округу лесопромышленники. Всей душой любил лес и Григорий Пинясов. Знал его, понимал. И умело о нем рассказывал. Грибником был заядлым, мог провести на самую дальнюю, малопосещаемую, а потому и обильную черничную поляну. Открывая грибной сезон, совершал свое «таинство»: первые несколько сыроежек разминал на ладони, слегка присаливал и, приняв немножко на грудь, неспешно закусывал. Сам был свидетелем этого ритуала, видел, какое необыкновенное человеческое счастье светилось в его глазах в такие минуты.
Мы знали друг друга без малого сорок лет. Познакомил нас Юрий Фёдорович Кузнецов, один их глубоких, лиричных мокшанских прозаиков. Оба они в те годы работали в «Мокшень правде». Кузнецов заведовал отделом культуры и быта (имелись тогда такие), Пинясов – ответственный секретарь газеты. Я бы сказал, эти два человека являлись ядром «могучей мордовской кучки», куда также входили С. В. Кинякин, В. М. Левин, В. В. Каргин, И. Н. Кудашкин, М. Г. Имяреков и многие другие. Люди творческие, образованные, в их присутствии невозможно было солгать, кого-то оскорбить. Слово «честь» для них никогда не было лишь литературным термином. Печальный подсчет, но из семерых названных все семеро уже завершили свой земной путь.
…Все мы знали о таком факте из армейской жизни Ю. Ф. Кузнецова. Он был хорошим радистом, ему доверялось выходить на связь даже с высокими чинами дивизии. А непосредственный начальник, некий майор, стремился всячески подкаблучить грамотного мордвина. Как-то устроил выволочку:
– Как ты смеешь, Кузнецов, подрывать мой авторитет?!
– Товарищ майор, – взял под козырек радист, – как можно подорвать то, чего нет?!
Немая сцена. Потом рык побагровевшего от гнева солдафона:
– Три наряда вне очереди!..
Ясно, что у каждого времени свои достоинства и пороки. Не впадая в субъективность, осмелюсь сказать: последние два десятилетия перестроек и общественных реформаций по большему счету в художественном отношении малопродуктивны. Все лучшее, кажется, было создано до того. А желанный «голубой огонёк» – ТВ вообще превратилось в монстра, подавляющего все душевное и человеческое. Сами законодатели-госдумовцы с тревогой признают это.
Поэтому и вспоминаю, с какой искренней радостью Кузнецов как-то сказал мне:
– Пришел свежий номер «Нашего современника». Печатают с продолжением «Последний поклон» Астафьева. Я за один вечер прочитал, сейчас журнал у Гриши, потом возьмешь ты…
Читали Астафьева, Айтматова, Белова, Распутина… Спорили, со столичных авторов переходили на своих собратьев по перу… Да не такое уж и плохое было это советское время. Во всяком случае, в смысле истинной духовности.
Однако наши корни – в мокшанском селе. Туда и вернемся.
Дух ватаги, коллектива прочно сидел в каждом из нас. Проявлялся он не всегда с положительной стороны. Ну, скажите, кто из выросших в деревне не лазил с дружками за яблоками в чужой сад?!. С каждым было. Вот и Гриша Пинясов подростком поучаствовал в таком набеге. Отец, Илья Максимович, узнал о случившемся, сурово подозвал к себе сына:
– Пойдешь и отнесешь оставшиеся яблоки хозяину. Сам отнесешь.
– Папа, поверь, я этого больше никогда не сделаю. Только не посылай…
– Я поверю. Надо, чтобы ты поверил сам. Иди…
Этот урок народной педагогики маленький Гриша запомнил на всю жизнь.
В семье Пинясовых детей было четверо: две дочери и два сына. Гриша был вторым ребенком, из братьев – старший. К знаниям, учебе он тянулся с малолетства. Литературные, писательские разговоры в их доме были привычны. Старший брат отца, дядя юного Гриши – Яков Максимович Пинясов – был уже известным детским поэтом, рассказчиком. Ему первому в мордовской республике было присвоено звание народного писателя. Он любил погостить в Лесной Поляне, часто приезжал к брату Илье. Интересовался успехами подающего надежды племянника. Заметки, корреспонденции Гриши уже печатались в районке, в республиканской национальной газете.
После восьмилетки Григорий Пинясов успешно держит экзамены в Зубово-Полянское педагогическое училище, которое ныне уже именуется колледжем. В эти годы его связи с редакцией газеты «Мокшень правда» еще больше укрепляются, он уже в числе активных сельских корреспондентов. Не раз приглашался на творческие семинары.
Нелишне упомянуть, что из стен педучилища в те годы вышло немало выпускников, чей талант, способности, знания сослужили добрую службу родной республике. Назову этих известных людей: Николай Бирюков, Василий Каргин, Виктор Балашов, Мария Малькина, Николай Фомин, Василий Кадакин, Василий Житаев, Людмила Гордеева, Анна Исайкина и другие. Кузница педагогических (и не только!) кадров была воистину славная.
А дальше – Саранск, редакция «Мокшень правды». Журналистская работа мало-помалу становится фундаментом и для литературной. Мало кто знает, что впоследствии непревзойденный рассказчик и публицист Григорий Пинясов свой первый литературный опыт проявит в стихах и с благословения И. М. Девина опубликует в журнале «Мокша».
В газете начинал с самых низов – с должности «литраба» – литературного работника. Мотался по командировкам, объездил все мокшанские районы. Потом не раз говорил: «В кабинете ничего из пальца не высосешь. Почавкаешь в резиновых сапогах по деревенской грязи, покуришь с мужиками в конюховке самосаду – и темы сами придут».
Он мог, как сейчас выражаются, откосить от армии. Отец – фронтовой инвалид; редакция собиралась похлопотать об отсрочке, но не такой закваски был Григорий Пинясов. Надо – значит, надо. О чувстве долга в семье громко не говорили, просто оно прививалось само собой. Отец, защищая Москву, лишился на войне ноги, дядя по материнской линии дослужился до генерала. Словом, на сборы в Саратов, а оттуда прямиком в группу советских войск в Германию. Тогда она еще была поделена на Западную и Восточную, демократическую. Григория как человека образованного определили в авиацию, в службу связи.
По прошествии лет два близких друга, два собрата по перу – Пинясов и Кузнецов – не раз отмечали, что «ее благородие судьба» вела их схожими путями. Оба отслужили, оба связисты, оба написали о жизни армейской. Кузнецов в рассказах, Пинясов в повести «Путь далёк у нас с тобой». Оба непокорные, немало натерпелись от казарменных унтер-пришибеевых. О Кузнецовском острословии уже упомянули, а у Григория Пинясова случился вот какой конфликт с непосредственным командиром. Тот проводил «шмон» в солдатских тумбочках и обнаружил у ефрейтора Пинясова стопку книг. Не положено! Только зубная щетка и безопасная бритва!.. Швырнул книги на пол, велел дневальному отнести их к угольщику на розжиг…
Не высок был ростом Григорий, не атлетического сложения. Но недаром говорят: рост человека измеряется не от пяток до темени, а от головы и до неба. Готов был броситься новобранец на самоуправщика в погонах, да смог сдержаться. Присягу принял, устав солдату – закон.
Сдержался, но простить не простил. Пройдет месяца два, и в дивизионной газете расскажет о новоявленном инквизиторе, сжигающем Пушкина и Толстого. Разбор полетов был коротким: перевести не разобравшегося в ситуации капитана в другой гарнизон.
Такое ощущение, что мудрость к Григорию Пинясову пришла в довольно раннем возрасте. Скажем, он совершенно лишен был бахвальства. В той же Германии был памятный случай, когда он проявил бесстрашие: спас тонущего немецкого мальчика. Родители спасенного обратились к командованию части, Грише дали увольнительную, он был дорогим гостем в доме своего «крестника». И не было нужды ни в переводчике, ни в других посредниках. Разноязыкие люди понимали друг друга превосходно, ибо их роднила спасенная душа ребенка.
Он оставался скромным и тогда, когда ему уже было присвоено почетное звание заслуженного писателя Мордовии, присуждена Государственная премия республики.
Говорят, с Богом о сроках не спорят. Может, оно и так. Осознаешь, что непоправимое не поправишь, как не восполнишь невосполнимое. И все же призываешь на помощь память. Пусть это возвращение лишь мысленное, оно на какое-то время воскрешает дорогие сердцу лица друзей, их голоса, незабываемые мгновения теплого общения.
Григорий Ильич Пинясов ушел от нас третьего марта две тысячи восьмого года. Ему было неполных шестьдесят четыре года.
Он написал более десятка книг. Это повести, рассказы, интересные очерки. Много публицистических статей. Всегда ярких, запоминающихся. Они печатались в «Известиях Мордовии», других изданиях. Перевел на мордовский язык соплеменников из дальнего зарубежья, пьесу финской писательницы Инкери Кильпинен «Белые розы на столе», а также пьесу венгерского драматурга Арпада Генца (к слову, в ту пору президента Венгрии) «Камень на камне». Посещая с рабочим визитом нашу страну, А. Генц выразил желание лично поблагодарить своего мордовского переводчика.
Нет нужды пересказывать содержание книг Г. Пинясова. Они есть в библиотеках, продаются в магазинах, его произведения включены в школьную и вузовскую программы. Цель этих записок – поведать читателю что-то новое о Пинясове – человеке, о Пинясове – личности. А то, что это была личность незаурядная, полагаю, очевидно всем.
Как уже выше отмечалось, к своим лучшим вещам он шел через рутинную газетную работу. Шестнадцать лет быть ответственным секретарем республиканской национальной газеты – ноша, согласитесь, не для слабосильных. Сегодня компьютерная верстка многое облегчила, а в семидесятые-восьмидесятые годы века минувшего ответственные секретари газет, как и типографские служащие, до тошноты надышались паров расплавленного свинца. Свежеоттиснутые гранки прямиком ложились на их столы…
Как-то молодого еще Григория Пинясова пригласили в областной комитет на беседу к заведующему отделом пропаганды и агитации. Всегда корректный, интеллигентный Алексей Никифорович Поршаков начал издалека. Как работается, какие проблемы, каким видится будущее национальной газеты? А потом сказал, что обком намерен послать его, Г. Пинясова, на учебу в высшую партийную школу при ЦК КПСС. Пинясов отказался сразу же. Мол, моя стихия – практическая работа. Поршаков не уговаривал и не давил. Выдержав паузу, тихо произнес:
– Надеюсь, ты понимаешь, что областной комитет дважды не предлагает…
– Понимаю, Алексей Никифорович.
…Я уже работал с Г. И. Пинясовым в журнале «Мокша». И частенько задумывался: «Почему свои воспоминания о годах партийной работы, о А. И. Березине Поршаков для публикации принес именно Пинясову?» Ответ прост – они глубоко уважали друг друга, были духовно близки.
Еще свежо в памяти начало бурных девяностых годов того века. «Берите суверенитета столько, сколько проглотите», – эти слова тогдашнего российского президента многие восприняли чуть ли не как призыв к действию. Эмоции лились через край, а еще больше лилось пены. Григорий Ильич с горечью повторял слова классика: «окаянные дни». Немало необдуманного было и в делах своего мордовского президента. В правительстве В. Д. Гуслянникова оказался совершенно случайный человек, публично заявивший, что «…для функционирования мордовского языка достаточно и кухни».
Я Пинясова видел разным. Спокойным, рассудительным, веселым, мрачным. Помню одно его признание: «Если талантливо написано, будь этот автор трижды моим личным врагом – опубликую непременно!»
Пренебрежительные слова правительственного чиновника о том, где дозволено говорить мордвину на мордовском языке, привели его в ярость. И он ответил. Гневно, беспощадно, убедительно. Впрочем, несостоятельность того начальника от образования очень скоро стала ясна и его назначителям. Недолго пробыл он в министрах.
Григорий Пинясов решительно встал на сторону созидательных сил республики. Он видел, кому мордовский край – отчая земля, политая потом предков, а кому – полигон для столичной карьеры.
В пору массовых митингов, задержек зарплат его чуть ли не за руку потащили к микрофону. Отказывался выступать, но вожак толпы наседал: «Объясни народу, почему молчит писатель Пинясов!»
Взял Григорий Ильич микрофон, кашлянул в кулак и, косо взглянув на воинствующего «демократа», неожиданно предложил:
– Может, для начала сообщим публике, каков ваш личный доход? Сколько получает защитник бедных?
Подручные партийного лидера тут же поспешили отнять микрофон. Не по шерсти собрался их гладить выступающий.
Пинясов не терпел пустословия, краснобайства. А уж если сам что пообещал, – выполнял обязательно. В его родном районе в поселке Ширингуши есть детский дом. Там лечат и учат ребят со слабым здоровьем. Фондов на качественные лекарства, как всегда, не хватает. Узнал об этом писатель, решил посодействовать. Лично обратился с письмом к Главе Республики Мордовия, объявил о фонде помощи через детский журнал. Приказал бухгалтеру удержать с его собственной зарплаты некоторую сумму и направить на лекарства детям. Несколько десятков тысяч рублей было собрано. Не астрономическая сумма, но реальная.
Талантливый прозаик Пинясов посетил ракетный корабль «Комсомолец Мордовии», был с моряками в боевом походе, о чем впоследствии ярко рассказал в документальной повести «К самому тёплому берегу».
Часто слышал от него: «Первый и основной соавтор моих книг – отец…» Мне посчастливилось знать родителя Григория Ильича, инвалида Великой Отечественной войны Илью Максимовича Пинясова. В самый страшный год войны – начальный 1941-й – он остался без ноги. Немало мучительных бессонных ночей провел фронтовик в Куйбышевском госпитале: возвращаться ли домой, нужен ли он там, не станет ли инвалид обузой родным?.. Мордовское упорство, сила духа взяли верх. Опираясь на деревянную ногу, копал с детьми огород, сажал картошку. Натрудившись, отстегивал ремешки обструганного чурбачка, выливал из углубления протеза кровь… Это на всю жизнь врезалось в память юного Гриши. Как и то, что отец едва не порешил обнаглевшего налоговика. Тот вознамерился отнять у Пинясовых остатки картофеля. Возмущению отца-инвалида не было предела, он встал на крышку подпола с топором в руке и глухо выговорил: «Только подойди!»
А еще Пинясов-старший писал письмо в Москву. По поводу Пинясова еще более старшего – Гришиного деда, Максима Пинясова. В годы репрессий тот был ложно обвинен, раскулачен, сослан на лесоповал в Куйбышевскую область. Едва поправившийся фронтовик на деревянной культе пошел вызволять из лагеря отца. Описал в письме свое положение: живота не щадил в боях с фашистами, без ноги остался; попросил заступничества. И ведь бывают чудеса – пришел положительный ответ. Соответствующие бумаги были направлены и в колонию. Гришиного деда освободили.
Помню, когда Григорий Ильич рассказывал мне эту историю, глаза его повлажнели. Мы сидели в редакции вдвоем, тихо беседовали.
– Вот она, судьба человеческая… Сын бросается в атаку со словами «За Родину! За Сталина!», а его отца держат в лагере… Пусть не по прямому указанию вождя, но ведь с ведома. Не мог же он не знать, что делается в стране… Доехали до Рузаевки инвалид-фронтовик и вчерашний «враг народа». Дед увидал направлявшихся к ним милиционеров и инстинктивно кинулся прятаться под лавку. С трудом удалось отцу оттуда его вызволить…
Необыкновенно теплая дружба связывала Г. И. Пинясова с народным поэтом Мордовии И. М. Девиным. Да, была разница в возрасте, но это не ощущалось. Их излюбленным местом прогулок была тополевая аллея по улице Александра Невского. Увы, там теперь высятся коттеджи.
Восемнадцать лет Пинясов возглавлял журнал «Мокша». Многие юные дарования по праву называют его своим благословителем на литературную стезю. Н. Голенков, Н. Циликин, Ф. Матюшкин, М. Аникина, И. Пятина и другие помнят его доброе наставительное слово.
Его особой заботой была чистота родного языка. Как во взрослом литературном журнале, так и в детском издании он высоко ставил эту планку. Очень радовался, когда в стихах, рассказах начинающих видел родниковую ясность, естественность мокшанской речи.
Но он мог быть и колючим. Что называется, отбреет чище бритвы. И – невзирая на чины. Был такой случай. В горбачёвскую эпоху встретил один партийный функционер Пинясова на улице, снисходительно похлопывая писателя по плечу, стал выговаривать:
– Что же это такое, брат Григорий, получается?..
– А именно? – Пинясов не резко, но твердо отвел понукающую руку с плеча.
– А именно то, что Михаил Сергеевич Горбачёв в Кремле работает до одиннадцати вечера, мы тут в областном комитете до девяти, а у вас, как ни пройду в половине шестого – окна в кабинете уже темные.
– Как же вы до девяти работаете, если уже в половине шестого проходите под окнами Дома печати?..
– Ну ты язва, ну слова не скажи!
И зашагал обкомовец все еще кому-то грозя и выговаривая.
Ничто человеческое не было чуждо талантливому литератору и журналисту. Охотно поддерживал компанию, если видел там интересных, мыслящих собеседников. На писательских съездах в Москве общался с В. Распутиным, В. Беловым, Ю. Бондаревым, П. Проскуриным, С. Михалковым. Автор текстов обоих наших гимнов Сергей Владимирович Михалков после одного памятного случая очень коротко сошелся с Григорием Ильичом.
Дело было так. В благословенном Краснодарском крае проходили Дни российской литературы. По завершении мероприятий, как водится, дали банкет. Распорядителем, естественно, был Михалков. Он предоставил слово Пинясову. Назвал его известным мордовским прозаиком. А тот, вопреки ожиданиям, начал стихами. Да какими:
Я не поэт. И в том моя беда.
Я это повторяю снова…
И, может быть, моя Звезда
Грудь украшает Михалкова.
Аксакал российской литературы и без того немного заикался, а тут от волнения и вовсе не мог слова выговорить. Пальцем подозвал к себе Пинясова, велел наполнить бокалы и, уже успокоившись, сказал:
– С этим мордвином я должен выпить до дна…
О Г. И. Пинясове светлых, интересных историй можно вспомнить множество. Потому что он сам был чрезвычайно интересным человеком.
Жизнь продолжается… Чтобы как-то смягчить боль утраты, стараемся чаще общаться с родными и близкими Григория Ильича. В редакцию журнала «Мокша» приходят супруга Г. И. Пинясова Валентина Андреевна, сын Валерий Григорьевич. Из Рима пишет, звонит сестра Татьяна Ильинична.
«Я знаю, никакой моей вины… И всё ж, и всё ж…»
